Среда, 06 Ноября 2024, 16:05
Осколки Истории, Краеведческий сайт Алапаевского района Свердловской области

КРАЕВЕДЧЕСКИЙ САЙТ АЛАПАЕВСКОГО РАЙОНА Свердловской области
Наши награды

Если вам нужна какая-либо информация с сайта, скажем, для учебы или работы, отправьте просьбу администратору через обратную связь.
НЕ ИМЕЙТЕ ПРИВЫЧКИ воровать информацию и размещать ее на иных ресурсах, выдавая за свой краеведческий труд. Пожалуйста, отнеситесь к этому с пониманием!
При использовании материалов или частей материалов УКАЗЫВАЙТЕ ССЫЛКУ на сайт!.

Меню сайта
Категории
Алапаевск [191]
Верхняя Синячиха [165]
Нижняя Синячиха [35]
Заводы и рудники [32]
Храмы, часовни, соборы [80]
Романовы [42]
Быт и уклад [6]
Разное-полезное [16]
География района [264]
Видеоархив [40]
Еще немного о солдатах... [270]
Дорога узкая, железная [10]
СПРАВОЧНОЕ БЮРО [19]
расписания, полезная информация, телефоны учреждений
Новое на сайте
Материалов за текущий период нет.
Поделиться
Осколки истории
Сайт села Арамашево
Музей В.Синячиха
В.Довгань. Море фото
Сайт п.Н-Шайтанский

М. Игнатьева.Фото
Поколения Пермского края
Сайты организаций В.Синячихи
Форма входа
Календарь
«  Октябрь 2016  »
ПнВтСрЧтПтСбВс
     12
3456789
10111213141516
17181920212223
24252627282930
31
Статистика


Сайт создан
27 сентября 2014 г.


Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0

Архив записей

Главная » 2016 » Октябрь » 14 » Военная судьба Бориса Алексеевича Балезина (Ясашная)
18:09
Военная судьба Бориса Алексеевича Балезина (Ясашная)
Все меньше и меньше остается в живых тех людей, которые прошли эту войну с оружием в руках, тех, кто работал в тылу, тех, кто прошел через ужасы концлагерей - всех тех, для кого годы войны стали частью биографии. И каждого война опалила по-разному. Одному повезло без единой царапины дойти до Берлина и стать героем, другой погиб в первом же бою, третий стал инвалидом, четвертый пропал без вести, пятый был взят в плен, а шестой, седьмой... Тысячи судеб и ни одной похожей. Но все они, как бы ни сложилась судьба, прошли через одну и ту же войну. А у войны лица разные и она не спрашивает, кому какое нравится. Война не спрашивает, вот бы и нам не вносить своих корректив, используя принцип «вот этот хороший, а вот этот плохой». Понятно, что речь не идет о тех, для кого война, что мать родная.

Человек, о котором я хочу рассказать сегодня, умер несколько лет назад, но он прошел через мою жизнь и помог многое понять о своей стране и как журналисту, и просто как человеку, выросшему после войны.

Он появился у меня впервые в начале апреля 1996 года. Высокий, сутуловатый старик в кроличьей шапке и фуфайке. Держался скованно, напряженно, попросил выслушать, но по всему было видно, что боялся, что я прогоню его. Показывая документы, удостоверяющие и его личность, и законность того, о чем он хотел мне рассказать, очень нервничал. Выяснилось, что слушать его никто не хотел...

Я успокоила его, сказала, что выслушаю, и он начал свой рассказ... Услышанное потрясло, и в газете со странным названием «Программа ТВ», где я тогда работала, вышел первый материал... Как он был благодарен за это! Он плакал и говорил, что я сделала для него такое, чего даже не могу понять... А потом он пришел накануне Дня Победы в 1997 году. И снова был рассказ, и снова вышла статья...

Он стал заходить ко мне, приходил и сюда, в редакцию «АИ». Если меня не было, сидел на ступеньках лестницы и терпеливо ждал. Мы разговаривали о жизни, он говорил о том, как он живет, что делает, иногда приносил подарки - разделочную доску, покрытую резьбой (сам резал), доска эта еще долго будет жить на моей кухне, напоминая о том, кто ее сделал. А еще он вырезал мне шкатулочку, и она тоже очень мне дорога... Он рассказал, что для дочери своей сделал целый кухонный гарнитур, конечно же украшенный резьбой, и я была рада за нее... В последний раз он приезжал с явными признаками недомогания и говорил, что, наверное, больше не приедет. Звал в гости. Но не встретились мы больше, а вот в сердце остался он, этот убитый жизнью, никому не сделавший зла, старик. Борис Алексеевич Балезин, станция Ясашная, улица Школьная...

Вот его рассказ.

В ряды Вооруженных Сил я был призван в 1942 году, когда едва минуло мне 18 лет.
Был направлен поначалу в Северо-Осетинскую АССР, на ст. Ардок, в военное училище для прохождения военной службы. Но случилось так, что горцы зарезали нашего командира взвода, и мне пришлось, поскольку я был плотником, делать гроб. С того гроба и началось: то танк фанерный сделай, то бегущую мишень, то лавочки-скамеечки... И само собой вышло, что я даже на тактических учениях не был ни разу, поскольку работы для плотника находилось всегда много. И в военном билете так было и написано: «Не обучен. Годен к строевой». Не я решал, что мне делать. И вдруг пришел приказ погрузить нас в вагоны и отправить в сторону Сталинграда.

Высадились мы, не доехав несколько километров до места назначения, и пошли пешком по калмыцким степям в сторону Дона навстречу наступающим немецким войскам. На одном из хуторов остановились на привал. И тут налетели «мессеры». Одна из бомб попала прямо в штаб, уничтожив его. Многих ребят тогда уложили немцы, даже повоевать они не успели. Самолеты угнали нас в степь, многие даже обмотки намотать не успели, в том числе и я. Из-за мозоли после этого у меня стала распухать нога, меня отправили в медсанбат. Оттуда сразу на передовую, в окоп. А немцы тогда здорово жали...

Ночью через наш окоп полетели снаряды в сторону переправы, через которую, как оказалось, еще не переправились наши войска. И стреляли-то наши же танки. Свои по своим били. Кто уж там приказ такой издал - один Бог знает. И вот к нашему окопчику (я был там вдвоем со своим вторым номером, у нас задание было, когда войска наши отойдут, задержать немцев на какое-то время хотя бы ценой своей жизни) подбежал какой-то майор в танковом шлеме и, махая пистолетом, закричал, что перестреляет всех, кто своих же губит. Велел нам бежать под огнем к нашим танкам, чтобы сообщить, что творится. Выполнив задание, мы вернулись в свой окоп.

...Наши отступали в одном белье, без оружия, переплывали Дон, кто как мог (переправу-то разбили), только чтобы не попасть в плен, очень этого боялись, зная отношение к пленным Сталина.

Когда войска ушли, мы остались одни. Ночью нас напугала наша же «катюша» - подошла к нашему окопу, дала залп по скоплению немцев и тихонечко отошла. Но шум от нее был такой, что мы в панике бросились на дно окопа и приготовились к худшему. Это сейчас можно спокойно рассказывать, а тогда мне, деревенскому пареньку, не нюхавшему пороха, было очень тяжело. Что я тогда знал о войне?

Утром немцы пошли в наступление. Ехали они на машинах. И мы с напарником начали по ним стрелять - их хорошо было видно. Скольких же врагов уложил тогда наш пулемет! Не зря ведь пустили они на нас свои самолеты и свои «ванюши»... Наши окопы были буквально перепаханы. Помощник мой погиб. Когда пошла немецкая пехота, наш младший лейтенант застрелился. Кто он был, из какой части - не знаю, я с ним воевал только ночь. Немецкие солдаты шли, как настоящие бандиты: грудь нараспашку, за, поясом гранаты с деревянными ручками, в руках автоматы...
Собрали нас, живых и полуживых, и угнали на другой берег Дона. Там, на берегу, закопал я свои документы и комсомольский билет в песок, чтобы не достались они врагу, и с тех пор стал считаться без вести пропавшим... Не дала мне судьба погибнуть на передовой, а послала на страшные испытания - в фашистский плен.
Пригнали нас на границу Чернышевская, где наших пленных было уже тысяч 20-30. Окружили колючей проволокой? поставили охрану. Спали прямо на земле. А еду варили в корытах. Варили - это громко сказано: нагреют воды, засыплют отруби, разболтают и дают нам. Кому - в пилотку, кому - в полу шинели... Очень скоро началась дизентерия. Больных уводили в сторону, а потом, еще живых, стаскивали в братскую могилу. Это была канава, которая вскоре вся пропиталась кровью. Лежит солдат со спущенными штанами, а поднять штаны не может - его уже кладут на носилки и в могилу... Господи! Что пришлось увидеть!

Охраняли нас свои же люди, украинцы с повязками на рукавах и надписью У.В.В. (украинское вызволительное войско). Они не очень-то обращали на нас внимание. Вскоре я сообразил, что можно и сбежать - не так уж сильно и охраняли нас и не считали. Сбежал ночью. Долго шатался по степи, пока не набрел на какой-то хутор. Одна женщина не испугалась, приютила меня, вылечила, подкормила. Документов у меня не было, поэтому, когда неожиданно налетели немцы, меня в числе многих других посадили на машину и увезли на ст. Морозовская, в какой-то подвал. А утром следующего дня нас этапом увели на скотный двор и заперли. Крыша у двора была закрыта камышом, на полу везде солома. И печка там была из бочки - осень была на дворе, осень 1942 года.

Двор полыхнул за две-три минуты. И опять мне повезло: я был около двери, где соломы не было. Я стучал и кричал, но никто не открывал... Кто-то лез в маленькие узкие окна, но не мог пролезть и уже горел с одной стороны, кто-то полз из огня, как живой факел, корчась от мук, к двери... Господи, и опять мне удалось выйти из этого ада живым. Несколько человек нас уцелело.

После этого пожара собрали нас с округи всех, кто был без документов, погрузили в эшелоны и четверо суток без воды и питья «товарняк» вез нас в город Белая Церковь. Там я заболел сыпным тифом. Трудно было не заболеть - вшей было столько, что ладонью в туалете убирали их с себя. Попал в стационар. Сколь там наших ребят поумирало! Я был тоже тяжелый, видимо, терял сознание, так как ребята говорили мне, что когда просил пить, санитар избил меня кочергой. А я утром начал шевелиться... 
Наверное, я был заколдован от смерти. Я опять выжил. Когда поднялся, вместе с остальными ездил на разгрузку вагонов. И все смотрел, нельзя ли сбежать, но больше такой возможности мне не представилось. Однажды вывели нас во двор, построили в шеренгу, и немецкое начальство начало выводить из строя молодых ребят. Как мы поняли позже, отбирали евреев. Просто смотрели тебе в глаза и определяли, кто ты. Меня же вместе с несколькими ребятами увели в комендатуру (мы думали, что на расстрел ведут) и предложили работать на немецкую армию. Первая мысль, которая у меня тогда родилась - можно будет уйти к своим! И я согласился.

В диверсионной школе, которая находилась недалеко от Риги, нас учили взрывать мосты, склады и пр., а вскоре отправили в Белоруссию, под Барановичи, ст. Попонка. Через неделю-две мы познакомились с партизанами, и всей группой в 12 человек разрабатывали план побега. Было это в 1943 году. И в тот день, когда мы должны были выйти на патрулирование железной дороги группа по три человека (один русский и два немца), чтобы убить сопровождающих и уйти к партизанам, нас предали. Оказалось, вместе с нами в группе были стукачи. В нашу комнату ворвались немцы с автоматами, забрали у нас оружие, раздели до белья, забрали одежду... Троих товарищей от нас отделили, а к нам приставили усиленный караул. Так продолжалось неделю. А потом, когда уже выпал снег, нас в одном белье, босиком вывели на улицу и повели к сараю. И опять я простился с жизнью. Но нам выдали одежду, посадили в поезд и повезли в Минск, в тюрьму, оттуда в Ригу, в лагерь военнопленных. А уже из Риги в Восточную Пруссию, в г. Гогенштайн в концлагерь. В 1944 году нас перевезли в Западную Германию, в г. Гельзенкирхен, на завод, где выпускались в числе другой продукции корпуса военных лодок. Рядом с нашим лагерем был лагерь для гражданских, насильно вывезенных из родных мест. Были там и наши, русские. В отличие от других, у русских были нашивки «О.С.Т. восток», а у нас на спине и коленках большими буквами масляной краской было написано «SU». Людей было много. Но жили все по-разному. Французов кормили хорошо, к тому же им были разрешены посылки из дома, и Красный Крест им помогал, а нам никто не помогал. Для Сталина не было такой категории людей, как военнопленные, у него были только предатели. Французы нам помогали. Через туалетное окошечко суп передавали, а иногда и сигареты. До апреля 1945 года мы так и жили. А горя впереди было еще много...

Освободили нас американцы. И отдельные смельчаки из наших пошли по домам - с разными целями. А немцы не дураки, и шнапсу дадут, и всего прочего, а ребята из «походов» не возвращались. Когда пошли искать, оказалось, что немцы просто травили русских. Ребята уничтожили тех, кто это сделал. Но вскоре американцы собрали в одно место всех свободно болтающихся русских, а это десятки тысяч человек. А тут война кончилась. Тогда многие русские ушли на службу к американцам, не поверив словам Сталина, что он всем все простит. А мы пошли на Родину. Более сорока дней шагали до Брест-Литовска. Там нас некоторое время подержали в землянках, а потом погрузили в эшелон около 200 человек и привезли в Нижнюю Салду, а нас, 20 человек, отправили на Шайтанский известковый карьер. Жили мы в бараках и добывали известь. Документов нам никаких не дали. В 1946 году в Кировской области у меня умерла мать, так и не дождалась сына, хотя живой вернулся на Родину. На похороны меня, конечно, никто не отпустил...

А в 1947 году пришел ко мне какой-то человек в обтрепанной шубе и, выяснив, что я - это я, заявил, что мне следует поехать в командировку за запчастями для машин в Свердловск. Я не увидел подвоха (да и толку-то, если бы и увидел!) и дал согласие. Этот человек купил мне билет, и в конце концов мы оказались в Свердловске. На воротах здания, куда он меня привел, была надпись "Гараж", но то, что это была внутренняя тюрьма, где фильтровали людей, я понял, поднявшись на второй этаж...
В кабинете сидел следователь в гражданской одежде, до сих пор помню его. Три дня продержали меня там, а потом отвели в одиночную камеру. И начались, а вернее продолжились, мои бессонные дни и ночи.

Ночью буквально через каждые пять минут будит тебя дежурный через «волчок» на двери, а утром койка вместе с матрацем пристегивается на крючки к стене, и ты должен сидеть на табурете около тумбочки, но спать опять же запрещалось. До чего же надо было довести человека, чтобы он начал чувствовать дежурного даже через стену. Пока его нет - спишь, только он приближается - просыпаешься, чтобы сразу же заснуть вновь. После отбоя, как только койка опускалась, засыпаешь, как убитый, но тебя поднимают и ведут на ночной допрос. В кабинете следователя тебя усаживают на табурет в углу комнаты и ты сидишь, ждешь, а следователь в это время что-то пишет, а что? - одному ему известно. Только начнешь засыпать, он тебе или папиросу вдруг предложит или вопрос какой задаст и опять молчит, а ты сиди и думай, что все это значит. Так вот продержит всю ночь, потом отправит в камеру за несколько минут до подъема. И так неделями. Попробуй выдержи подобное и сумей прочитать протокол, когда на уме только одно: спать! И я, как и другие, подписал то, что писал следователь. Неважно, что ничего дурного ты не сделал, не убил никого, кроме немцев в бою, не ограбил...

Три месяца мучили меня вот таким образом, а потом осудили по ст. 58-1 (б) сроком на 25 лет и 5 лет лишения прав на участие в выборах. А затем была Воркута, куда привезли меня в столыпинском вагоне в марте 1948 года. Вся Коми АССР в то время была в вышках, вся в проволоке, дорога эта вызывала у всех нас очень тяжелые чувства. По приезде в Воркуту на пересыльный пункт набежало очень много «покупателей» - инженеров, начальников всяких, которые устроили нам своеобразный экзамен на знания по разным специальностям, чтобы, составив справки и уложив их в личные дела, эксплуатировать нас на дармовом труде. Я был плотником, до войны еще закончил курсы, и это в будущем спасло мне жизнь. Правда, неделю я проработал на шахте. Вся Воркута в шахтах была, уголек шел оттуда дешевый, но очень хорошего качества. Шахты были очень страшные и по условиям труда, и по загазованности, редко кто выдерживал долго.

Поселили нас, лагерную обслугу, в бараке, и началась моя лагерная жизнь. Мы делали мебель для бараков: тумбочки, столы прямоугольные, кадушки для воды, ремонтировали крылечки, двери, строили новые бараки, печки клали, начальству квартиры ремонтировали. Много было работы.

Сколько же там было людей невинно осужденных! Сколько священнослужителей! И как с ними обращались! Познакомился там с одним очень интересным человеком Михаилом Егоровичем Петелиным, жизнь которого сохранилась только потому, что он был зоотехником. Он прибыл в Воркуту по речке с партией в полста человек. Живым из этой партии остался он один. 15 лет отработал он на начальство Воркутлага, снабжая его молоком и маслом, но ему повезло, и он выжил и даже когда лица наши покрывались корочкой льда. Погода там не для изнеженных людей. Работал и на врубмашине, и на погрузчике, и штукатурил, и на складе продукты выдавал в столовую , а начальникам даром их пищевое довольствие. Каких только ни перебывало Начальников, и все тащили безбожно от нашего арестантского пайка. Некоторые до того доходили, что приходили на склад снимали сметану с молока, смешивали ее с сахаром и тут же на складе на наших глазах пили. А в молоко добавляли воды. Нас за людей не считали...

Какая же была радость, когда пришло известие о смерти Сталина! Мы как раз в то время построили новый барак и обшивали потолок дранкой. Когда Сталина хоронили, всюду загудели гудки, а нам велено было прекратить стучать молотками. Но мы стучали. Некоторые даже плакали от радости. Кто об этом сейчас помнит? Старички, узники этих лагерей, поумирали давно, а молодежи надо бы знать, как жили их деды в счастливой и богатой стране.
На Воркуте очень распространены были доносы, чуть только слово молвил, все уже известно было чекистам. Даже гражданские муж и жена были стукачами друг на друга! Надо кого убрать - донос и все дела. Убивали запросто или молотком, или ножом каким, или ключом рожковым проламывали головы, Позже какой-то указ выпустили, по которому, за смерть полагалась смерть, по крайней мере, нам зачитывали, что такой-то убил такого-то и за это был расстрелян. Однажды ночью к нам в барак заскочили охранники с собакой, что-то искали, но не нашли, а собака мясо учуяла у одного старика в кошелке, в столовой ему дали за работу кусочек, а он сварить не успел. Так его забрали, и больше мы его не видели. Кто знает, может, и специально дали ему этот кусочек, чтоб под воровство подвести. А другого заключенного послали наломать для веника тундрового хвороста около зоны. Только два шага сделал, его и пристрелили; каккотенка, бежать, мол, хотел. А куда было бежать в тундре? Положили его около ворот шахты и всем показывали, что ждет каждого за побег. У нас даже обуви не было, чтоб бежать. И у этого, убитого, на ногах были наверчены рукава от бушлата... Был беспредел, и всего описать невозможно.

Когда умер Сталин, Берия дал амнистию уголовникам, но все они вернулись с дороги обратно за разные дела. Вскоре наше поселение стало тюрьмой. На окна набили решетки, поставили «параши», всюду навесили замков, на работу в шахту стали водить под конвоем. Я был политическим, с уголовниками мы жили раздельно. У нас не было воровства, ничего другого, порядок был, но Берия соединил нас с уголовниками. В одном бараке началась междоусобица, политические, доведенные до отчаяния требованиями уголовников, заперли их в бараке и сожгли. Господи! Чего только ни пришлось перетерпеть! Наши лагеря стали концлагерями. Разрешалось два письма в год, никаких посылок...
И Воркута восстала! На работу в один из дней не вышел никто! Из Москвы приехало начальство, был усилен караул, никому не разрешалось говорить между собой, всюду стояли надзиратели. Начальство уговаривало выйти на работу, так как Ленинград оказался без топлива. Сам министр внутренних дел Круглов спускался в шахту, надзиратели срывали с окон решетки. Министр сказал тогда, что в таких условиях в шахте работать нельзя.

С того времени и началось массовое освобождение заключенных на вольное поселение. Партиями водили в город, где заседала комиссия и разбирались дела, после чего целые же партии отпускались по домам. Представляете, сколько людей томились без вины виноватыми?! Лагеря стали делить на две половины: кого освободили на комиссии - в одну сторону, остальных - в другую. Как плакали тогда мужики, прошедшие через ад! И я попал на комиссию и был отпущен на вольное поселение, сначала в том же районе - свободное перемещение разрешено было в радиусе до 60 км, я к другу тогда в гости съездил. 31 год мне был. А через пару лет приехал уже на старое место жительства.

Сказать, что на этом закончились все мои злоключения, я не могу, но это другой рассказ. В общей сложности у меня получилось 33 года приговора и 5 лет , без приговора. 14 лет отсидел я за проволокой. Вот такая судьба. Воевал, но был в плену, был осужден, хотя никого не убивал и не воровал никогда, я даже, смешно сказать, не дрался никогда... Сейчас я собираю документы для реабилитации, хотя сделать это не так просто, ведь по документам я - без вести пропавший. Меня, живого человека, вычеркнули отовсюду...

Каждый год День Победы над фашистской Германией слезами встречаю и слезами провожаю. Я до сих пор без вести пропавший, родился что ли таким? Держусь, терплю, живу. Уйти самоубийцей не хочу. Бог к себе не примет. 73 года прожил рабом, кто это поймет? Кто поможет? А ведь жизнь моя - это часть истории нашей страны, ее худшая и позорная часть. Но это было, и люди должны знать это.

Очень рад, что удалось высказать боль мою хоть через газету, кто-то да поймет, особенно те, кто сам побывал в таких переделках.
Материал Г. Крыжик

Статья газеты Алапаевская искра № 58-60, Вечерний Алапаевск №15 от 14 апреля 2005 г
Категория: Еще немного о солдатах... | Просмотров: 606 | Добавил: Мария | Теги: география района, война | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
avatar
Похожие записи, из рубрики: