От Свято-Екатерининского храма тропинка идет через Старое кладбище, затем по асфальту шоссе, по мосту на высоких бетонных опорах,  перекинутому через узкий глубокий каньон с каменистыми стенами, где несется бурная и обильная речка Алапаиха. На том берегу - узкая и длинная лента соснового бора. Oт шоссе к его опушке сбегает грунтовая дорога с глинистыми колеями, и тут, метрах в пятидесяти от асфальта, внезапно заканчивается тупичком и площадкой для разворота машин. Здесь мы с моим спутником, монастырским послушником И., ступаем вновь на узенькую тропинку, которая ныряет на дно небольшого крутого распадка, где немудрящий мостик перекинут через ручеек, похожий на малое болотце. За мостком тропа вновь круто взмывает вверх, потом столь же круто опять вниз, в другой, более широкий распадок. В нем, как раз посередине, среди густой травы и луговых цветов кто-то поставил игрушечную, примерно метр на метр и такой же высоты избушечку с двухскатной крышей, деревянной резьбой по треугольному фронтону, без окон, без дверей. Только спереди из бревенчатой стенки торчит кусок трубы,  из которой льется, не то чтобы с большим напором но полным, однако же, сечением, холодная чистая водица.

. - Вот,  говорит мой спутник, - здесь и стояла келья. Я невольно  оглядываюсь, пытаясь обнаружить ровную площадку, а может быть, и фундамент прежнего дома. Но послушник еще раз показывает прямо на середину распадка, на то место, где бьет родник.

- Как только умер старец Тимофей, и его келейку начали понемногу разбирать и растаскивать, так сразу и открылся источник. Забил прямо из-под пола. Мы так считаем, что это был его прощальный дар алапаевцам.

Что ж, дар, надо сказать, щедрый.

Диаметр трубы примерно как у . чайного стакана. Несложный подсчет позволяет оценить дебет воды в 25-50 кубометров в сутки. Недаром же горожане вспоминают случаи аварий водопроводной сети, случаи, когда в нее, проникали ядовитые стоки заводов, и вода становилась негодной для питья. Город тогда спасался Тимофеевым родником. Люди приходили с ведрами и трехлитровыми банками. Отсюда же цистернами развозили воду по дальним районам города, И ее всем хватало, по крайней мере для питья. А вот относительно целебности, хотя и есть записи в церковных книгах, но алапаевцы этого качества как-то и до сих пор не замечают. Видимо, от того, что слишком водичка обильна и легко доступна.

 А вот вкус ее будет хвалить каждый.

В распадке удивительная тишина, отреченность от мира, громыхающего теперь-то, в конце века, совсем рядом: на той стороне реки, в трехстах метрах, начинаются дома городской окраины, за лесом - какой-то рабочий поселок, а по мосту - совсем в двух шагах - громыхают грузовики. Наверху крутых склонов распадка шумят сосны, ниже благоухают кусты черемухи и тальника, а совсем на дне - цветы. Воображаю, какой же покой царил здесь в начале века, при жизни старца. 

Тимофей долгое время монашествовал в алапаевском монастыре, уничтоженном впоследствии после революции. Где-то еще в конце прошлого века стал он проситься у игумена на лесное, отшельническое житие. Дозволение было получено. Неизвестно, кто строил его избушку, может быть, и он сам., но лесное уединение не могло продолжаться бесконечно. К нему стали стекаться желающие получить наставление, как жить дальше. Да и сам старец к тому времени получил от самой Царицы Небесной повеление помогать страждущим, окормлять чад духовных.

Церковные записи сохранили сведения, что Пресвятая Богородица являлась к нему неоднократно,  а именно двенадцать раз, как некогда и Преподобному Серафиму Саровскому. Отец Тимофей получил в эти годы многочисленные духовные дары: исцелял болящих, был прозорлив.

Старики еще не так давно рассказывали, что перед германской войной, а в особенности перед революцией, отец Тимофей с удивительной точностью, во всех деталях предсказывал беды, которые постигнут Россию, убийство царя и даже алапаевскую трагедию.

Многих своих угодников Господь забрал перед самой революцией: св. Иоанна Кронштадтского, оптинского старца Варсонофия, св. Николая Японского.., других - сразу после нее. Вот и старца Тимофея Господь соблаговолил взять сразу после революции, дабы избавить от мучительного лицезрения общего разорения и гонений на православие.

Мой спутник предлагает помолиться. Мы поворачиваемся лицом к востоку и просим Бога об упокоении души раба Его Тимофея, поем негромко "Вечную память”. И вдруг словно взламывается в сердце корка заскорузлой мирской черствости, и теплая влага отрады разливается в груди.

Мы идем прогуляться по лесу, оживленные, разговорчивые от действия этой чудной отрады и вспоминаем наших современников, таких же прозорливых, духовно мудрых старцев, далеко не всем известных, но сияющих праведностью в разных неприметных уголках нашей России. Нет, святость еще не умерла, а с нею живет и надежда.

В лесу множество тропинок, и все они, начинаясь в разных его концах, сходятся к одному  месту - к святому источнику. Стоит жаркое лето с грозами  и ливнями, грибы растут даже прямо на дорожках. Вот таким предстал перед нами этот по существу уже давно городской лесок. 

Возвращаемся назад к Екатерининскому храму. Разговор переходит на другое. Я не без грусти жалуюсь, что нас, живущих в мире, окружающая жизнь беспрестанно трясет, бьет, щиплет, не дает при этом ни минуты передышки. Едва успеваешь заслониться рукой от одного удара, как следует новый удар с другой стороны. Будто стая злобных псов окружила и рвет на части. Не дает греховный мир сосредоточиться на Боге. Так как же в нем спастись? А мой спутник в ответ объясняет, что в монастыре ничуть не легче, тот же каскад искушений и скорбей, только они несколько иного характера. Спастись везде нелегко, тем более в наш век. Просто у каждого свой крест.

К храму мы выходим возле алтарной его стены. Послушник останавливается у маленького, коротенького могильного холмика, почти совсем сравнявшегося с землей. Траву на нем кто-то, однако, ВЫПОЛОЛ. Крестик до смешного маленький, не более полуметра высотой. Надпись на табличке выгорела на солнце, что написано, разобрать уже невозможно. Вот так, после смиренной и тихой жизни старец и лежит теперь в неприметной могилке, притулившейся сбоку почти вплотную к какой-то другой, несравненно более высокой и хорошо оформленной. Как трогательно все, что связано с этим праведником. Мой спутник признался, что после службы в церкви часто приходит помолиться к маленькому холмику. И не было случая, чтобы ушел без утешения и ободрения.

Снова молимся, еще раз поем "Вечная память". Мне пора возвращаться в город, спешить на вокзал. И, знали бы вы, как не хочется уходить.

В. ПРИХОЖАНИН

г. Екатеринбург

Вырезка из некоей газеты, опубликованная в исторческом альманахе "Итоки" №9 от 2000 г