Через 58 лет я, Николай Павлович Паньшин, вернулся в село Деево в качестве дачника. В памяти и сознании всплыли приятные воспоминания детства и тревожной юности первых лет Великой Отечественной.

-1-

До войны в селе было много мужчин, занятых в сельском хозяйстве. Но нас, мальчишек, с ранних лет привлекали к труду в личном подворье, а в летние каникулы - в колхозе. К 15 годам любой из нас мог выполнять любую работу в полеводческой бригаде, кроме обязанностей механизаторов. Да и техники в те времена было очень мало. К осени 1941 года большинство мужчин призвали в Красную Армию, а нам, деревенским мальчишкам, приходилось выполнять тяжелые работы. Еще летом стали возить сено с дальних покосов на станцию Самоцвет, позднее на двух подводах возили зерно, картофель в мешках по 50-60 килограммов. Если на току или на складе женщины помогали погрузить мешки на телегу, то на станции требовали высыпать зерно из мешков, поднявшись по трапу на вершину огромной кучи. Были и слезы, и падения с мешком, и мат кладовщиков. А требовалось выполнять по два рейса в световой день.

К лету 1942 года мальчишки с 1925 года рождения остались в селе за старших. Мой отец, Павел Егорович, после тяжелого ранения под Москвой, вернулся из армии и был назначен бригадиром четвертой полеводческой бригады, хотя до войны работал только рядовым колхозником. При подготовке к сенокосу за бригадой закрепили две конные сенокосилки: одну за Васькой Березиным (Василий Артемьевич Деев), а вторую доверили мне, Кольке Чугункину (в те времена в деревне все имели клички-прозвища, пришедшие из глубины родства). Старшим над сенокосным звеном назначили Ивана Степановича Паньшина, по возрасту не призванного в армию.

-2-

Начали сенокошение на дальних покосах в Помах. Все, кто мог не возвращаться на ночь на основную усадьбу, жили на полевом стане. Рабочий день состоял из трех уповодов. Иван Степанович всех нас поднимал, как только начинался рассвет. Мы с Васькой должны были выкашивать поляны, а все остальные вручную прикашивали недоступные для сенокосилки места. Без завтрака работали по три-три с половиной часа до приезда из села домохозяек. После завтрака второй упо-вод продолжался часа четыре до обеда. А третий уповод работали до темноты. Женщины уезжали раньше. У нас с Васькой было по две пары лошадей, и каждый уповод работали на свежей паре. Но результаты первую неделю были плохие. Во-первых, совершенно не хватало опыта работы на сенокосилке, а во-вторых, мешало мальчишеское шалопайство. Мы начали безбожно ломать деревянный дергач, передающий вращательное движение эксцентрика на поступательное движение режущего механизма. У Ивана Степановича были запасные деревянные дергачи, но даже замена дергача с его помощью требовала час-полтора рабочего времени. Вскоре выяснилось, что еще более узким местом стали болты крепежа деревянного дергача с металлическими составляющими. При закручивании гайки мы срывали резьбу, а запаса болтов не было. Через неделю Васька на ночь поехал на главную усадьбу и на следующий день показывает мне новенькие четыре болта. Я попросил его поделиться, но в ответ получил комбинацию из трех пальцев. Правда, он рассказал, где и как "достал” болты. Через несколько дней я поехал в село и решил воспользоваться "опытом” Васьки. В те времена кузница, столярная и механическая мастерские были ниже барабинской плотины речки Шокиш. Теперь уже нет ни плотины, ни мастерских. Зайдя в механическую мастерскую, я увидел токарный станок у окна, а рядом полочка и на ней свежевыточенные нужные мне болты. Я тут же схватил пять-шесть болтов и пытался ретироваться. Но в это мгновение из боковой двери вышла женщина, увидев меня с болтами, подняла дикий крик и схватила за одежду. Я попытался вырваться и убежать, но она оказалась сильнее меня. Женщина-токарь лет тридцати из эвакуированных. На крик сбежались все, кто мог, думали, что с ней произошло какое-то несчастье. А она кричала, что я на прошлой неделе украл у нее 20 болтов и теперь опять. Пришлось все рассказать и про Ваську. Мне сделали внушение, что воровать - это плохо, дали два болта и отпустили с миром. Васька же назвал меня растяпой.

-3-

Еще дней через десять нас, мальчишек с 1925 года рождения, группами стали вызывать в военкомат на приписку. Наша группа человек из десяти на двух подводах ночью выехала и часов в девять была в Алапаевске. Проходя около железнодорожной станции, я увидел много разгруженной битой военной техники, привезенной на переплав.

В военкомате проходили медкомиссию, заполняли анкеты, слушали лекцию о положении на фронтах Отечественной войны. Нас отпустили часа в четыре, и мы собрались у ожидавших подвод. Многие стали просить навестить родственников, знакомых, другие хотели побывать в магазинах. Старший возница разрешил один час заняться своими делами. У меня же в городе не было ни родных, ни знакомых, денег тоже не было.

Я съел оставшийся кусочек хлеба и решил сходить посмотреть разбитую военную технику. Увидев искореженную огнем войны технику, меня осенила гениальная мысль: там же полно болтов для дергача! Сначала робко, потом все смелее я стал рассматривать завалы техники. Но, увы, нужных болтов не находил, а если где и были, то без инструментов их не взять. Мои биологические часы подсказывали: пора возвращаться к месту сбора для отъезда. Отойдя от техники, тут же столкнулся с красноармейцем с длинной винтовкой. Я попытался дать деру, но услышал резкий оклик: "Стой! Стрелять буду!” Он отвел меня в караульное помещение -небольшую комнату с телефоном на стене. Там было еще несколько красноармейцев пожилого возраста. Старший спросил, что мне тут надо. Я ответил, что мне нужны болты для дергача и просил отпустить меня. Но у них были другие планы - показать начальству значимость своей службы, Старший долго крутил ручку деревянного ящика и минут через двадцать дозвонился до начальства. Доложил, что на объекте задержан подозрительный, который искал какой-то дергач. Начальству было некогда, решили "разберемся завтра, а пока отведите его в милицию". И меня отвели в милицию, где закрыли в небольшой комнате. Поздно вечером привели еще двух мальчишек моего возраста. По их разговорам я понял, что они что-то украли на вокзале, но были пойманы. Они не волновались и скоро уснули в уголке. Я же долго не спал.

Утром воришек увели, а про меня вроде бы забыли. Однако часов в 10-11 пришел милиционер и за мной. Я сказал ему, что кушать хочу, а он ответил, что здесь не курорт и выпроводил меня на улицу.

•4-

Куда идти? Поезд в сторону ст. Самоцвет будет только ночью, да и денег на билет у меня нет. Решил идти пешком по дороге, по которой приехали, в сторону села Коптелово. Автомашин в те годы на дорогах не встречалось, а попутные повозки на лошадях были перегружены. К концу дня я подходил к железнодорожному разъезду Строитель. Сил идти дальше уже не было, и я решил ожидать ночного поезда. Не доходя метров пятьсот до разъезда, я увидел, навстречу едет бричка, оказалось, это мой отец, Павел Егорович, поехал искать "блудного сына”. Накануне вернувшиеся из Алапаевска парни сказали, что я что-то украл на станции и меня арестовали. Отец меня отматерил, но больше всего переживал, что потеряно два рабочих дня. Утром следующего дня я уже косил траву на дальних покосах.

- 5 -

Закончив сенокос, косили клевер у Грошова колка. А в начале августа мне была вручена жатка-самосброска, которая приводилась в действие на трех лошадях. Ездовым на гусевой был Колька Зайчиков (Николай Никитич Деев). Начали жать рожь на Шелковке, и снова первые дни выезжал инструктором Иван Степанович. Как всегда, работали весь световой день без выходных. Женщины вязали снопы и ставили суслоны. В любую погоду выезжали в поле и останавливались только тогда, когда колеса жнейки начинали тонуть в почве. Скосив рожь, убирали овес, ячмень, последней убирали пшеницу. К концу сентября - началу октября все зерновые в колхозе "Закаленный боец" были скошены. Правда, уборка суслонов затягивалась, а молотили снопы всю зиму. В октябре все жнейки колхоза направили в другие колхозы района на уборку зерновых.

В это же время начиналась учеба в школах. Я должен был учиться в десятом классе Арамашевской псш и на уборку в другие колхозы не поехал. 19 декабря 1942 года мне исполнилось 17 лет, а 3 января 1943-го я был призван в Красную Армию. В составе 5-го танкового корпуса участвовал в освобождении Западной Украины, Молдавии, взятии Бухареста, Будапешта, Вены, Праги, позднее на востоке - Мукдена, Порт-Артура. Прослужив семь с половиной лет в армии, вернулся к мирному труду и учебе. Закончив дневное отделение УПИ, более 35 лет работал инженером на заводе им. М.И. Калинина.

Н. ПАНЬШИН.

P.S. На фронте меня нашел мой учитель по Деевской школе Никита Трофимович Подкин. В 1944 году он был капитаном, начальником разведки полка, храбрец, любимец всего нашего танкового корпуса. Но он погиб в танковой битве под о. Балатон.

Статья газеты Алапаевская искра №29 от 6 марта 2001 г