Из книги С. У. Ремезова "История Сибирская" Вначале идет текст перевода с фото, затем переложение на читабельный русский язык, затем пояснение к некоторым фразам.

И приhхавъ на станъ Тагила рhки в uрочищg рhчки Абuгая в лgто 7088 годu со gдиномыслgнною дрuжиною, съ 3000 чgловgкъ, и тu плgниша многихъ вогuличь, улuсы и плgнъ взяша, wвии жg доброволно покоришас# до Тавды. И воgваша во всю зимu Пgлымскиg уhzды до вhсны.

И подойдя к истоку Тагила реки в урочише речки Абугай в 1580 году с единодушной дружиной в 3000 человек, там покорили многие вогульские племена и добычу взяли, другие же [вплоть] до Тавды добровольно покорились; так и воевали Пелымские земли всю зиму до весны.

Вhснg жg пришgдши водополью, wвии жь нg похотhша съ Ермаком воgвать и яz влgнными вспять в Рuсь воzвратишася, иниi жh на станgх умроша, иниi жg в походhх избиgни. И wстася плыти вниz съ Ермакомъ 1636 чgловgкъ и приgмшg запасы на пропитаниg своg.

Когда же началось весеннее половодье, то некоторые не пожелали с Ермаком воевать и ранеными назад в Русь возвратились, иные в обозе умерли, другие в походах погибли. И когда остались с Ермаком плыть [по реке] вниз 1636 человек, то собрали припасы себе на пропитание.

И приhхавъ ... в лgто 7088 годu, С.У. Ремезов датирует появление казаков Ермака за Уралом 1580 г.; из этого ясно, что он считает достоверной версию раннего появления казачьих отрядов, согласно которой требовалось довольно много времени на обеспечение их боеспособности и тыла, строительство новых судов. Любопытно, что ни одна из Сибирских летописей не сообщает о нападении на Ермака со стороны Туры или Тавды во время его пребывания в Тюмени и Тобольске.

В uрочищg рhчки Абuгая, приток р. Тагила, который имеется здесь ввиду называется - Мугай. На картах Ремезова 1698-1703 гг. (см., например «Чертеж земли Кунгурского города» - Служебная чертежная книга. РНБ, Эрм. № 237. Л. 67 об.) этот приток Тагила носит именно такое название. Здесь, судя по замечанию автора, у Ермака был устроен стан («стоялый острожек» в естественном урочище, обычный в практике русских служилых казаков при походах «по немирным землицам» по вплоть до времени Ремезова).

Еще в XIX в. краеведная литература свидетельствует о том, что в народе передавались легенды о пребывании Ермака на р. Мугай. На этой реке, в «меловых горах», около дер. Гаевой «есть так называемые «писаные камни», имеющие в высоту около 10 саженей, получившие свое название от разных знаков, начертанных красною краскою и сделанных, по мнению народа, Ермаком.» (Приходы и церкви Екатеринбургской Епархии. - Екатеринбург, 1902. - С. 211). Собиратели сведений, священники Екатеринбургской епархии, едва ли могли знать неопубликованную к тому времени карту С.У. Ремезова - «Чертеж земли Кунгурского города», где при впадении р. Мугая в р. Тагил отмечено - «Писмо Ермаково». Жители тех мест, как и Ремезов, отличали эти «писанцы» от «тавров», найденных в меловых горах на р. Ирбит (с. Писанское), называя последние «следами письма неизвестного народа и языка» (Приходы и церкви... С. 366) или «чудским письмом» (Служебная чертежная книга... Л. 69-70 об.). Сохранились собственноручные зарисовки Ремезовым «тавров», сделанные им в июне 1703 года, хотя «камни» были ему известны, видимо, еще в 1684 г., когда он возглавлял отряд служилых людей для перевозки хлебных запасов в остроги на р. Тагил, Нейву, Ницу, Ирбит (Гольденберг Л.А. Семен Ульянович Ремезов: Сибирский картограф и географ. - М., 1965. - С. 26-27). Эти рисунки были переданы главой Сибирского приказа А. Виниусом в Голландию. Они стали рано известны европейской науке благодаря сообщению голландского ученого, бургомистра Амстердама, Н. Витсена в «Noord en Oost Tartarien» (Amsterdam, 1705). Книжная иллюстрация выполнена по рисунку некоего «канцеляриста Коима», за которым без сомнения видится имя Семена. Позднее к четырем рисункам, описанным Витзеном, присоединились две новые зарисовки (без сомнения, того же Ремезова), которые были опубликованы шведом Ф. Страленбергом (Das Nord- und Westliche Theil Europa und Asia. - Stockholm, 1730. - Tabl. XIII - XVI и XVII - XVIII). Страленберг (Табберт), шведский офицер, попавший в плен под Полтавой, около 10 лет провел в качестве ссыльного в Тобольске и хорошо знал С.У. Ремезова. Эти две последние зарисовки вызвали серьезные недоумения Г.Ф. Миллера, ибо путешествуя около Пышмы он не нашел здесь писанцев с этими рисунками, хотя все остальные «тавры» (ирбитские) «представлены на таблице верно». «Если эти изображения в действительности существовали, то их можно счесть за совершенно неизвестный до сих пор никому род письма», - писал Миллер (История Сибири. - С. 530-531). Не могли ли быть эти «письмена» теми, которые Ремезов снял с «писанца» на Мугае («писмо Ермаково»?) Тогда становится понятным, почему на р. Пышме их не нашел Миллер - это писанцы с «камня» из Тагильского урочища . На наш взгляд, взгляд палеографов, занимающихся русскими текстами, «письмо» Страленберговой таблицы XVII напоминает русский вариант «монокодила» или тайнописной «вязи», которой пользовались книжники в XVI - XVII вв. (см.: Сперанский М.Н. Тайнопись в югославянских и русских памятниках письма. - Л., 1929. - 146). Не следует ли подумать о возможной расшифровке таблиц XVII - XVIII с помощью специалистов по русской тайнописи? Это вполне может быть как «письмо Ермаково», так и письмо самого Ремезова, мистифицировавшего Ф. Страленберга. Последнее предположение даже менее вероятно, чем первое, ибо до сих пор нигде и никем не отмечалось подобного отношения Ремезова к людям, им информируемым и, соответственно, к своим «свидетельствам». Известны случаи, когда С.У. Ремезов отказывал выдать свою информацию (например, тому же Страленбергу, который всеми способами еще при жизни Ремезова пытался получить «кальки» его карт-чертежей). Копии писанцев, вероятнее всего из рук наследников Ремезова (видимо, младшего сына, с семьей которого вместе и жил свои последние годы писатель), Страленберг получил в 1722 году, после смерти Семена Ремезова. Не получив должных пояснений от наследников, Страленберг опубликовал некоторые из «тавров» в своей книге в перевернутом виде (ср. «Служебную чертежную книгу» - Эрм. 237. Лл. 69-70 об.). Г.Ф. Миллер, скрупулезный исследователь, обнаруживая подобную «легкость» обращения с фактом и историческим материалом, не зря испытывал раздражение от публикации Страленберга. В свете высказанных выше замечаний становится ясным, что выбор описания пути Ермака в «Истории Сибирской» не случаен. Каждый факт, помещенный Ремезовым в его летопись, для него самого имеет самую прочную основу ряда источников. Это достоверность особого рода.