В 1908 году я работал машинистом паровой машины №8 листопрокатного цеха Верхнесинячихинского завода. К нам приехали из Риги с завода "Пиргвиз" комиссия в составе 2 человек: инженер и техник "Пух" для определения притока воды и уровня ее водопада для установки водяной турбины в 20 лошадиных сил, составить проект для установки турбины Френсиса, заказанный к нам на завод. Техник этот назвался Иоганн Пух и поместился у меня на квартире в первый раз на 28 дней. Он мне оставил свой адрес, дал нелегальные литературы и устав партии РСДРП и листовки воззвание к рабочим Путиловского завода, с экономическими и политическими требованиями, и обещал по приезде в Ригу послать все сведения и листовки, брошюры, а также и газеты, где я и получил первую организационную связь с партией. Литература высылалась по моему адресу из РСДРП г. Екатеринбурга под кличкой "Перо". Я начал давать читать сначала надежным из товарищей, а по мере его убеждения -  и листовки, которые нарасхват брались и читались. Я видел, что из всего этого происходила большая перемена во взглядах рабочих и в настроении, и уже пошло как ни на есть лучше. Но с 24 ноября, в ночь на 25, 1903 года у нас в машинном помещении случился пожар, во время которого у меня в шкафе обнаружили  листовки и брошюры нелегального содержания и взрывчатые вещества, из которых я практиковался приготовлять фугасы и банды. При опросе меня я сказал, что книги принадлежат помощнику моему Комарову, но все равно ничего не спасло - определили, что политически неблагонадежен. Политикан, как меня тогда называли. И в феврале месяце 1904 года меня из завода уволили вместе с помощником Комаровым.

В марте я уехал и поступил работать в Алапаевский завод. С 15 августа поступила заказанная из Риги водяная турбина (в то время привезли из Риги заказанную Синячихинским заводом турбину), которую мне пришлось разбирать и собирать для чертежей, она мне была знакома. В Алапаевске я поступил членом РСДРП, там уже был организован кружок.  Не имея квалифицированной рабочей силы и слесарей для установки, управитель Радионов В.А. предложил мне вернуться обратно, считая, что он поступил ошибочно. С возвращением моим я опять поступаю в тот же цех на сборку турбины и с пуском ее становлюсь машинистом. Я более сильно развиваю работу среди рабочих этого цеха и начинаю организовывать кружок РСДРП. Вступают сначала из моего цеха Кусарь М.И., Середкин Е.Л., Упоров П.М., Заякин Л.И., Заякин Я.И..

Материалы хранились в церкви, где Маньков И.И. работал на чистке подсвечников. В 1905 году начался оживленный подъем рабочих масс, особенно после Кровавого Воскресенья и расстрела рабочих легче стало распространять листовки. Читая книги и листовки, стали понимать и сознавать задачи, стоящие перед рабочим классом против помещиков, экскалаторов и царизма. Стали бывать приезжие ораторы. Так 25 марта после обедни у школы был объявлен сход, где участвовало человек 250, был приезжий оратор, и вместо схода получилось общее собрание рабочих по подготовке свержения самодержавия и угнетения рабочего класса, малой заработной платы и других  недостатков. И молодая партия, хотя и слабо, но начала развивать свою работу успешно, особенно в заводе в листопрокатном цехе.

Первый опыт был проведен у смотрителя листопрокатного цеха Новоселова Н.Ф.. Кто-то выбил остатки стекла в окнах, его подозрение пало на рабочих его цеха – Харлова. Новоселов под предлогом послать в Нижнюю Синячиху  письмо, Харлова попросил после работы заехать к нему, встретил его с револьвером в руке и сказал: "Говори, ты у меня выбил стекла, и с кем?". Тот, не зная, что делать, бросился бежать. Но двери были закрыты на замок, а ключ не был вынут. И пока он открывал двери, Новоселов нанес ему два удара по лицу. Харлов открыл двери и убежал. На завтра, с приездом на работу, сообщил о том мне. На сменах рабочих мы собрали собрание, остановили работу всего цеха, вызвали управителя Родионова, а Новоселов удалился.

Заявили протест от имени рабочих всего цеха о наглом поступке смотрителя Новоселова, что если он не будет уволен с работы, к работе не приступим. Управитель пошел на уступки, но ничего не сделал. Тогда стали подниматься, и началась подготовка на самого управителя.

С 15 мая начались пожары по  поселку и прилегающим деревням. Так деревне Чечулино чуть не каждый день горели то дом, то надворная постройка среди белого дня. Жители стали уходить на площадь за поселок с пожитками в шалаши, а оставшиеся в поселке дежурили все ночи по улицам и кварталам. Рабочие еще ожесточеннее повели наступление на администрацию завода, все чаще и чаще начали делать собрания заводилы и больше того нелегальных в лесах и разных кузницах, как было у Сулицына Я.Е.

Митинги собирались в лесах и оврагах, большой митинг был в мае на каменно-угольной шахте, где участвовали несколько приезжих ораторов из разных партий. Тогда начала упорное развитие эсеровская партия под руководством деревни Алапаихи. И здесь рабочие рудника, в большинстве случаев и заводские, как сочувствующие, ходили на собрания, принимая в них участие, не считая, что другой партии нужно было, чтобы были помощники против Царщины и помещиков, что и удавалось с большим трудом. Началась подготовка на смену управителя Родионова В.А.. Было сначала несколько собраний нелегальных. Проведя подготовку, сделали общее заводское собрание, подготовили петицию управляющему. Рабочие ее подтвердили, и меня с Гурьевым Д.А. командировали в Алапаевск к управляющему Груму-Гржимайло Владимиру Ефимовичу, который принял нас очень хорошо, петицию прочитал и сказал, что он уволить управителя не может без ведома долговой конторы Петербурга. Мы отвечали, что если просьба не будет удовлетворена, нет гарантии, что не будет забастовки рабочих завода, и управителя не вывезут на тачке из завода, что будет нехорошо и для Гржимайло. Он посоветовал, хотя через строчку, но выполнять по Евангелию, и я ему предлагал, хотя бы через страничку, и то бы хорошо. Я говорил, а если я к Вам пошлю другого, Вам и тот не понравится, и тогда что же будет? В конце концов, договорились,  что Родионова В.А. он снимет и заменит Пиллиакусом А.П., а пока временно пошлет из Алапаевска Трудецкого М.В.

Так и было сделано. Эти  блестящие победы рабочего класса не успокоили, а, напротив, возвили самосознание, что есть сила - рабочий класс. Но не мало было и людей, которые льстили начальству завода. Трудецков был короткое время. Прибыл, как была договоренность, Пиллиакус А.П., человек своенравный, повел себя сначала очень хорошо. Он был инженер механик с большой практикой, но и с дворянской замашкой. Со мной он обходился очень хорошо, любезно отдавался, сдельно ремонты машин с хорошей оплатой, в конце апреля рабочие начали выставлять ряд требований, которые были выработаны на нелегальных собраниях, а потом обсуждались по цехам. Требование листопрокатного цеха - о повышении зарплаты.

О полуторной оплате за праздничные дни и сверхурочные, сокращение рабочего дня на два часа перед праздником, выдаче денег ежедневно, ввести страхование от вредности работ, улучшение санитарных условий труда о пенсии (изробленным) престарелым, о вежливом отношении администрации к рабочим и удаления ряда лиц администрации, в том числе контроллера конторы Каменских Петра Романовича, установщика Момзина и старшего дозорного Момзина П.О..

Избрали комиссию - Шаньгин Никифор, Харлов П.А. и другие - для переговоров с администрацией завода и управляющим Алапаевского округа Грумом-Гржимайло, но потому как управитель завода Пиллиакус А.П. категорически отказался, избрали стачечную комиссию из 8 человек и готовились к забастовке. С приездом комиссии из Алапаевска результатов не получили, тогда, обсудив на сменных собраниях листопрокатного цеха, единогласно решили провести забастовку, для помощи создать фонд взаимопомощи. Организовали комиссию по сбору средств бастующих по договоренности с рабочими листопрокатного цеха Алапаевского  завода. Видя, что администрация завода не уступит рабочих требований и категорически отказывается под разными предлогами, рабочие решили объявить забастовку. Утром 5 мая 1906 года листопрокатный цех работу полностью остановил, доменный отказался. Рабочие с пением «Марсельезы»  вышли из завода, и управитель объявил, что цех закрыт на неопределенное время. В скором времени в Алапаевск прибыли солдаты, и начались длительные переговоры. Управление брало измором слабо подготовленных. Через два месяца простоя цеха управление завода, видя подавленное настроение рабочих, начало проводить запись на работу из надежных. В цех был набран товарищеский суд по идее эсеров, в который вошли Маслов, Яченени, Лосев, Хабаров. Они должны были разбирать внутренние распорядки. Принимались только по выбора благонаделены, а политически благонаделенных не принимали. В числе них оказался я и Упоров Павел Михайлович, нас еще не принимали по с м-у, но ввиду недостатка квалифицированной рабочей силы с пуском завода, нас управитель решил принять. Но не иначе как мы товарищескому третейскому суду или комиссии должны были дать письменное обещание  в том, что противогосударственной работы с рабочими не поведем, что и пришлось сделать. Но все же это нас не спасло на долгое время.

Ночью со 2 на 3 октября были расклеены объявления, что к работе на заводе не будет допущен Перовский В.Д. и Упоров П.М за не подготовку  машины к пуску, потому как был остановлен и праздник Покрова.  У нас же ремонт был закончен за исключением надеть канаты на шкивы, что делалось на пуску со сменой рабочих прокатчиков, и на пуск с остановкой выходили в два часа утра. Я еще не пришел в завод, а рабочие уже заявили смотрителю Коршакову В.В., что работать не будут, если мы не будем допущены к работе. Так и сделали. В четыре часа пришел управитель Пиллиакус, созвал третейский суд и доказывал, что у нас в машинном помещении готовятся бомбы и взрывчатые вещества. Я просил вещественных доказательств, которых он не имел.  Рабочие листопрокатного цеха, все три стана, не работали в первую смену, и после долгих  споров управитель, видя, что и благонадежные, как было по приему, сильно противятся, чтобы уладить дело, пошел на уступки.  Объявления приказал снять и меня с Упоровым принять на работу. А его, управителя Пиллиакуса, через неделю перевели в Алапаевский завод. Это была последняя стачка Синячихинских (заводов) рабочих. 

В Алапаевск приехали после солдат казаки, а потом индусы, и началась расправа с непослушными рабочими.  1907 - 1908г.  начались с сильной реакционной бгистатурой помещиков, заводы охранялись ингушами, в заводских учреждениях тоже, и если чуть рабочий что заговорит с администрацией громко, то ингуш тот час подходит сзади  и начинает хлестать плетью, не разбирая, об чем идет разговор. И долго бы, наверное, пробыли их защитники ингуши, если бы не ограбили своего же кассира, сопровождавшего из Тагила с деньгами.

И до того слабая молодая организация РСДРП начала распадаться. Собираться начали реже, а большинство разъезжалось по другим заводам. Третейский суд начал судить за всякие мелочи и наказывать рабочих увольнением с завода, почему и росло все больше недовольства среди рабочих, от того, что сами рабочие себя наказывают.

Постепенно начали сокращать рабочих и их заработную плату, и многие из участников нелегальной партии работников начали переходить на сторону заводской администрации, как Лосев С.Г. (впоследствии бывший председатель судебно-следственной комиссии). Наступило затишье, только изредка собирались, и то по нескольку человек, на собрания и под большим страхом. Полиция усердно следила за всем движением, особенно на неблагонадежных.

1917 год начинается с большим подъемом рабочих. Из Петрограда сообщают известия, радуют рабочих, опять оживленно пошли собрания и агитация за свержение самодержавия.  13 марта получили извещение, что царское самодержавие было свергнуто. Начались везде митинги с красными знаменами. В конце марта общим собранием рабочих завода и рудника был избран Совет Рабочих Депутатов: Смольников А.А,, Перовский В.Д., Подкорытов В., Пятыгин Г.О.. Председателем избрали Смольникова А. А., а заместителем его был я - Перовский В.Д.. Через месяц Смольникова перевели в Алапаевск. Остался председателем я. Сразу же Совет Рабочих Депутатов начал организовывать развалившуюся СДРП, потому как нас осталось только двое - Смольников и я. Работа пошла оживленно и быстро, но в то же время стали организовываться и другие партии - эсеры и анархическая партия. Эсеровскую организовал поп Александровский А.В, и переименовал ее в «Союз крестьянский за землю и волю». Но перевес всегда оставался на СДРП. Тогда было еще волостное земство, к которому и присоединился крестьянский союз, а рабочие завода и рудника были за вновь избранный СНД. Рабочие, прежде всего, наступали веками на угнетателей и приверженцев буржуазии, администрацию завода и рудника, на которых угрожали вывести на тачках из завода Талалаева, обер-мастера мартеновского цеха, Горбышева А., смотрителя рудника, и Аврамова, заведующего мартеновского цеха, и он же был заместитель управления завода. СРД некоторые грубые порывы рабочих сдерживал, а правильные и законные требования удовлетворялись. Талалаева, Аврамова и Гордышева уволили через 24 часа по постановлению СРД, и они в завод больше не показывались. Управителем временно послали из Алапаевска Нагаткина, а потом прибыл из Лысвы Домрачев А.А., который и был все время до отступления белых с Урала.      

После администрации высшей рабочие начали очищать от низшего персонала служащих и рабочих, которые активно сотрудничали против рабочих с администрацией завода в годы реакции, как Костина Е.С., старшего дозорного: первым делом СРД организовать профсоюз, что и было сделано. Рабочие охотно вступали в союз. Профсоюз и СРД повели требования за восьмичасовой рабочий день и всеобщее вооружение рабочих. Но буржуазная администрация очень неохотно соглашалась. Для переговоров приходилось ездить чуть ли не каждый день в Алапаевск к управляющему округа, который ссылался на Петроградскую домовую контору, что он на это не уполномочен и сделать ничего не может. Но СРД и профсоюз настаивали твердо на своем. И управляющий Петров под предлогом поездки в Петроград сбежал. Остался его заместитель Кокшаров, который со многими требованиями согласился. Но беда стала в том, что не стали давать расчеты под предлогом, что нет денег. Значит, рабочих хотели взять измором.

Кокшаров ежедневно показывал телепрограммы, что он требует переводы, но их нет. Ему предложили вызвать из Петрограда кого-нибудь из членов Акционерного общества наших заводов Алапаевского округа, который бы мог бы объяснить причины главной задержки зарплаты рабочим.  Собрания и заседания беспрерывно продолжались в течение трех месяцев, проходили в полном образцовом порядке, но с критикой администрации. Больше всех доставалось Кокшарову. В сентябре приехал член Акционеров Рукавичников с бухгалтером, и опять начались собрания и заседания относительно выплаты зарплаты рабочим. Рукавичников говорил, что заводы работают с дефицитом, работают по государственным военным заказам: шрапнельная сталь, колючая проволока... А правительство денег  не дает. В конце концов, Рукавичников сказал, что он поедет в Петроград и пошлет деньги, но ему предложили подписать телеграмму о высылке денег и заявили, что до получения таковых из Алапаевска он не выедет. О чем и сообщили комиссии революционного порядка безопасности, которая тот час же направила своих членов, чтобы задержать. Но Рукавичников выехал на лошади и не на вокзал, а на Ялуниху, где остановился поезд, и он уехал, оставив бухгалтера.

В октябре было созвано крестьянское общество в г. Верхотурьев бывшей земляной управе. Там был член Алапаевского завода Коробкин Павел Михайлович. На крестьянском съезде он объявил власть РСДРП. Временное правительство было свергнуто. С приездом нас - меня и Смольникова - в Синячихе организовали исполнительный комитет СРКД. Председателем был избран служащий эсер Елькин И.Е., но в Президиум и Пленум вошли большинство рабочих и СДРП, почему и все постановления проходили их. В заводе был избран деловой совет. Я был избран председателем ДС, членами - Федотов, Четверкин и Фомин. Завод и рудник объявили национализированными. 1918 год, председатель Елькин, видя, что ему не удастся сделать ничего по указке своих партийцев эсеров, в мае сбежал. Куда - неизвестно. Избрали председателя Середкина Е.Л., кружковец с 1905 года. И первой задачей было поставлено организовать и обучать отряды  Красной Гвардии и инструкторов военного дела. Но винтовки еще были старые, хотя для обучения годились. Потом из Екатеринбурга привезли трехлинейки и вооружили до полной боевой готовности около 250 человек.

В июле месяце получили известку, что казаки под предводительством Дутова ведут наступление на большевиков. Мы начали мобилизовать добровольцев из обучения на дутовский фронт. После дутовского в августе начал наступление на Урал Колчак с чехословацкой армией, которая по линии железной дороги шла вперед, как начиная от Свердловска, а наш фланг, Алапаевский завод и Синячиха оставались сзади. В августе месяце пришлось остановить завод и все силы рабочих взять на подготовку. 7 августа у нас собралось сначала партийное собрание, где вынесли решение: часть Красной Гвардии отправить на Верх-Нейвинский фронт против чехов. Вечером был собран пленум ИК СРКД. Вместо Середкина, который пожелал на фронт, мы начали проводить выдувку доменной печи и разбирать паровые машины, главные части их прятать - как золотники и другие детали воздуходувной.  15 августа из-под Верхнейвинска наша Красная Армия вернулась. Из 170 человек пришло только 72, остальные погибли или попали в плен. Не вернулся секретарь ячейки Черепанов и Плишкин, и много других героев-партийцев.

После остановки завода часть  для обучения в Красную Гвардию рабочих перебросили в Алапаевск и расформировали по частям, а оставшихся обучали в Синячихе. В сентябре фронт белых был у деревни Голубковой, куда брошена была часть наших войск. И Н. - Синячихи, чтобы задержать наступление.

Армия из Красной Армии была обучена мало, не было достаточной дисциплины, а поэтому отступали в беспорядке, бывали разведки белых по за фронту наших и трудно различали одни других. Получаю телефонаду из Алапаевска, что всех партийцев отправить сегодня же ночью в Алапаевск. Телефонада была в 10 часов вечера, и собрать всех не представлялось возможным. Фронт был у деревни Путиловой,  от нас в 14 верстах и Верхотурский под командой комиссара Ершова. Утром в пять часов  мы прибыли в Алапаевск как раз, и отправили отряд Павлова на сторону Нейво-Шайтанского завода, в котором участвовали и наши синячихинцы. Мы сделали совещание, я настаивал, что обещал семьям воинов деньги за сентябрь, но не будет ли опасно вернуться, так как фронт уже становится близко? Они предложили, что получай сейчас же деньги, возьми своего комиссара Кайгородова и еще вооруженных, езжай и рассчитай, а завтра или сегодня вечером отряд Упорова пойдет через вашу Синячиху. Собери всех оставшихся и желающих добровольцев. И у меня еще остался бывший в командировке комиссар Голубев по мобилизации лошадей для Красной Гвардии. Я тот час же получил деньги у кассира Терехина И.Д., и с Кайгородовым П.Я., Преным А.Д и Кайдаловым Ф.Е. на паровозе выехали обратно, спросив по телефону Синячиху, все ли благополучно. Нам ответили из моей квартиры, что особенного ничего нет, все спокойно. Подъезжая к Синячихе, мы видим какой-то на плотине обоз, и на станции Синячиха суетятся люди. Не подъехавши саженей 50 до станции, я паровоз остановил, и к нам навстречу выбежала красногвардейка Киселева И.П., сказала, что здесь уж час как разведка белых. Я ей велел сообщить остальным красногвардейским семьям, что деньги, пособие им получил, и пусть постараются получить, а сами паровозу дали обратный ход. В деревне Тимошиной остановились. Тут тоже были семьи красногвардейские, с которых и вел расчет. И нам сообщили, что четверо белых солдат верхами уехали встретить нас на перекрестке тракта Ясашино. Я велел ехать в противоположную сторону, т.е. на станцию Мугай, на Мугае мы были недолго.

Нам сообщили, что в Синячихе была только разведка белых, и вечером по вас (прим.: неразборчивая машинная печать) тот час же уехали. И была перестрелка у речки Межной, то есть ближе Верхней Синячихи. Утром рано мы пошли пешком на станцию Советскую. Там нам сообщили по телефону, что белых нет, и все спокойно. Мы проходим с Кайгородовым, Пыриным и Кайдаловым в Синячиху. Семьи красногвардейцев меня уже встретили, пошли узнавать. Я послал за кассиром, который выписки и деньги, и он тот час же начал расчет. Время уже было 2 часа утра. Я послал Кайдалова Н.Я на дрезине в Алапаевск узнать, как дела, потому как телеграфная связь была порвана. Он уехал и больше не вернулся. Я Пьергину распорядился нарядить оставшихся товарищей, чтобы подготовить к отступлению, когда зайдет отряд Упорова, а сам ушел за кордон. Только прихожу домой, за мной прибегают, что какой-то комиссар требует. Я, ничего не подозревая, пошел в  ИКСР КД. Прихожу, а там белый офицер и пять человек солдат, меня спросили, кто такой, был ли в военной службе и где. Говорю, что военной службы не проходил, а кем был здесь, я отвечаю, заместителем председателя. Меня объявили именем Сибирского Правительства арестованным. Оказалось, что наш отряд Упорова вечером встретился с разведкой белых, произвели перестрелку и отступили обратно в Алапаевск, а Нижнесинячихинский пост у деревни Путиловой сдался, и белогвардейцы вошли к нам в Синячиху. Наши не сообщенно три дня взяли меня на поруки, управитель на три дня еще сделали объявление, что какие претензии на меня имеет заявлять в комендатуру. Через три дня сделали сход, где рабочие завода и рудника просили меня освободить. В это время у меня уже взяли корову, и по решению судебно-следственной комиссии, которую они тот час же создали, присудили 250 рублей штрафу, а мне дали высылку в Сибирь продолжением не более двух дней в одной местности, где я и был до июля 1919 года.

С приходом белых начались порки и расстрелы всех участников Дутовского фронта. В первые три дня расстреляли 226 человек и отпороли розгами с шомпилем чуть не половину населения. Нашлись охотники добровольцы в белую армию и в их полицию день и ночь производили обыски у семей красно1 гвардии, за разговоры на улице против белых, много других, ни в чем не основанных. После служил на флоте. Тоже стегали и штрафовали как зачинщиков беспорядков против царя и правительства.

Расстреляли Подкорытова и Кайдалова за то, что у них не оказалось папирос, которые выдавались красногвардейцам, обучающимся военному делу. В конце концов, коменданту надоели жалобы каждый день одних и тех же людей, как Костромин. Он каждый день по нескольку раз приходил и заявлял, что тот и этот не благонадежные, надо расстрелять или постегать. И он ему заявил, что если еще будешь ходить, то я тебя самого арестую. Жители многие из сочувствия только большевикам из страха разбежались по лесам и проживали до декабря, пока фронт не отошел на некоторое расстояние.

Тогда комендантом остался местный Чернавин, и также творили суд. Много всяких безобразий, но расстрелов уже не стало. Меня судили 14 дней, но веских показаний не было. Федотова и Четверкина расстреляли под предлогом побега, когда их отправляли в Алапаевск. Когда рабочие узнали их хитрость, меня в Алапаевск отправлять не дали, а то бы постигла та же участь. По второму решению судебной комиссии мне учли высылку в Сибирь с правом проживания не более двух суток в одной местности. Волчий билет. Я много перенес с этим волчим билетом. В деревнях принимали плохо. Да и что можно делать в деревне? Только молотить на молотилах. Жить приходилось только на менку вещей.

Как началась моя партийная работа

Еще в 1903 году, когда техник Иоганн Пух из Риги сумел убедить, что «народ у вас хороший, но нет партии, нет руководителя, и в одиночку вы ничего не сделаете», привел много примеров с других заводов, где «под руководством партии проводятся стачки и забастовки с экономическими и даже политическими требованиями и имеют большие достижения, я остановился со своим мнением на тебе, потому что в течение месячного пребывания здесь, в вашем заводе, я убедился, что у рабочих Вы имеете авторитет, что и старался высянить главным образом. Для того чуть не у всех рабочих разъяснял еще подробней, как начали, с чего, дело не легкое. В ваших здесь условиях, потому что здесь полупролетариат и крестьянство. Но сделать все сможешь, начинай с литературы, которую я тебе оставлю. На первый случай много. Организуй кружок из надежных товарищей для распространения литературы и разъясняй, что непонятно. Я буду посылать новые листовки, повести дня, оставляю тебе много готовых конвертов. Они печатные, адрес и все не по-русски, кроме слова Рига. Ты будешь писать на них только "Пух, до востребования", а мои письма и посылки буду адресовывать только "Перо, до востребования". Это знай, что будет твоя кличка "Перо". И посылки лично тебе получить, аккуратно, без задержки. Остальное предусмотришь сам. Я на тебя надеюсь. Сообщай все кратко, но подробно. Главное, будь аккуратен, предусматривай все, не спеши. В кружок принимай только надежных товарищей, собирайтесь, читайте книги и листовки,  привлекайте новых. Дня через два я уезжаю и надеюсь, что дело ты поведешь, я здесь главным образом и был направлен на месяц для этой работы, и надеюсь, что она не пропадет даром».